Научно-литературная деятельность Вертхеймера началась в 1904 г. Нам известны 13 работ, опубликованных им за протекшие с тех пор 30 с лишним Некоторые из 13 работ, опубликованных им за 30 с лишним лет – небольшие статьи в 5—10 страниц и только одна достигает объема в 100 страниц, что указывает у Вертхеймера на некоторую скупость литературного выявления себя.
В экспериментальных работах Вертхеймера обращают на себя внимание:
1) тщательная продуманность применяемых методов экспериментирования и обработки материала;
2) безусловная доказательность (статистическая значимость) количественных результатов
3) чрезвычайная добросовестность в использовании результатов: во всех сомнительных случаях результаты интерпретируются в смысле неблагоприятном для доказываемого положения
Последним значительным произведением Вертхеймера можно считать речь о гештальттеории, произнесенную в Кантовском обществе в декабре 1924 г. Прошедшие с тех пор 11 лет Вертхеймер, как писатель, молчит.
Через все труды Вертхеймера красной нитью проходит одна центральная тенденция: от мертвой, сухой, абстрактной, формалистической психологии университетских кафедр и лабораторий к конкретной «жизненной» психологии, к «естественному способу мышления жизненно ощущающего человека». С разных сторон, снова и снова, пытается он охватить научным исследованием всю полноту конкретной жизни, уловить действительное своеобразие психических процессов в том виде, как они протекают в «реальной жизни». Уже в первых работах эта тенденция выявлена очень сильно: утонченные психологические приемы следователя Порфирия Петровича в «Преступлении и наказании» являются образцом для построения лабораторного эксперимента, делаются попытки создать театрализованный эксперимент. В дальнейшем эта тенденция углубляется, направляясь уже не только на методику эксперимента, но и на методы анализа материала, и в конце концов приводит к созданию гештальтпсихологии:
«От событий жизни идут к науке, ищут в ней разъяснения сущности происходящего, погружения, проникновения в нее. При этом, правда, находят многочисленные поучения, сведения, указания на связи, но все же чувствуют себя после этого беднее, чем раньше». Так именно обстоит дело в психологии. То, что является самым важным, самым существенным, самым жизненным в вещах, теряется в процессе психологического исследования. «Кто не переживал того, что обозначается словами: ученик понимает! Кто не переживал сам, как протекает такое «понимание», когда человеку впервые открывается какая-нибудь математическая или физическая зависимость! Справимся же, что говорят по этому вопросу психология, учебники педагогики и педагогической психологии. Я рекомендую вам действительно проделать это и именно с такой точки зрения. Вы ужаснетесь бедности, сухости, нежизненности и совершенной несущественности того, что там говорится»
Вертхеймер прекрасно знает, что не он первый увидал этот разрыв между конкретной полнотой жизни и мертвой абстракцией науки. Он прекрасно знает и предлагавшиеся «решения» этого вопроса: «И признание принципиально невозможным для рассудочной по самому существу науки постичь конкретное богатство жизни, и предложение некоего суррогата науки в виде «наук о духе» (в противоположность естествознанию или описательной психологии в противоположность объяснительной), получающих доступ к жизненному за счет отказа от таких «прекрасных вещей, как решаемость проблем, строгое продвижение вперед, точное объективное объяснение». Презрительной иронии полны те строки, в которых он говорит об этих путях решения проблемы жизненности. (№ 12, с. 4—5). Его тезис остается неизменным: психология должна изучать «жизненное» и при этом должна оставаться подлинной наукой.